Секрет политической устойчивости многонационального Дагестана
|
Энвер Кисриев, заведующий сектором Кавказа Центра цивилизационных и региональных исследований РАН
Сейчас, в очередной раз, вновь встает и активно обсуждается экспертами давний вопрос о пресловутом «национальном квотировании» при назначении на высокие политические должности в Дагестане. Сейчас это, по всей видимости, связано с недавней отставкой республиканского правительства и формированием нового. В таких случаях сразу всплывает «национальный вопрос», а, как говорил Расул Гамзатов, «язык всегда вертится вокруг больного зуба».
Для многих в требовании «национальных пропорций» видится «отсталость» или «дикость» политической культуры в нашей республике. Но это не правильный взгляд на вещи. К сожалению, истолкование актуального политического процесса, как правило, осуществляется в терминах книжной науки, взятой из общих учебников, описывающих «классические» схемы.
Я довольно долго и непосредственно изучал тот процесс радикальной трансформации, который начался в нашей республике в конце 80-х – начале 90-х гг. Это были очень непростые годы и мало людей, вспомнят их сейчас с удовольствием. И это будет совершенно справедливо. Тем не менее, надо признать, что Дагестан как социально-политическое целое с честью выдержал испытания, которые выпали тогда на его долю.
Казалось, что многонациональная республика должна развалиться по «национальным квартирам», что будут серьезные ссоры с соседями, что будут нарастать антироссийские ориентации, тенденции отделения и др. И обо всем этом у нас звучало тогда много всяких призывов. При этом и с юга, и с запада, и с севера от Дагестана - все подобного рода проекты практически воплощались в жизнь. Но Дагестан ничему такому не поддался. Дагестан, хотя и при очень высоком накале внутриполитической борьбы, сохранил устойчивость, единство, лояльность по отношению к центру и мирные отношения с соседями.
Этому должно быть объяснение. Объяснение этому в нашей традиционной политической культуре. С падением всякого административного контроля и власти из Москвы, которое мы явственно ощутили к 1989 году в республике начал проявлять себя внутренний механизм принятия и согласования решений. Возникшие у нас тогда:
Государственный Совет (высший исполнительный орган) из 14 человек по одному от каждой национальности;
процедуры выборов депутатов в Народное Собрание (парламент), в которых соблюдались принципы демократической выборности, но учитывались и пропорции национального представительства;
факт, что Дагестан, оказался, по сути, единственным субъектом разваливавшейся вслед за СССР Россией, который так и не принял своей «Декларации о суверенитете» - все это выразило тогда коллективную мудрость дагестанского социума.
Представление об общественно-политической отсталости традиционных институтов власти и управления в Дагестане – предрассудок. Наши традиции договоренностей и согласований, реализация принципов социальной легитимации решений оказались на высоте тех проблем, с которыми столкнулся тогда Дагестан не по своей вине.
В Дагестане сложился баланс новых политических сил, который удерживался в относительном равновесии, при непрестанной и ожесточенной борьбе сплоченных, хорошо нам известных, группировок. Власть среди людей никогда и не куда не исчезает. Крах власти коммунистической Москвы стал быстро заполняться новыми силами. Мы помним это время – время, названное людьми «беспределом» - это и был процесс зарождения новых структур власти.
Хорошего во всем этом было мало, но так развивается исторический процесс. Те, кто изучал глубоко историю человечества, знают, что «тихие заводи», в которой мы жили в «эпоху застоя», встречаются очень редко.
Политические решения нельзя откладывать на потом, они требуют реализации «здесь и сейчас». Кто не может принимать правильные решения и в нужное время, тот доводит страну до краха. Институты власти, формировавшиеся стихийно с начала 90-х гг. в Дагестане и закрепленные Конституцией РД 1994 года – продукт традиционной политической культуры дагестанцев в условиях, когда им самим надо было решать свои очень непростые проблемы.
Не забывайте, что южнее Дагестана разразилась жесточайшая война между двумя кавказскими народами, разрешения которой никто не видит даже в отдаленной исторической перспективе. За Кавказским хребтом в Грузии наши соседи опрокинулись в свирепый национализм при Гамсахурдии, когда по национальному признаку выгоняли из своих домов крестьян, живших на своей земле более 150 лет. В соседней республике сначала «мирно разошлись» два родных друг другу народа – чеченцы и ингуши. А потом под знаменем «независимости и суверенитета» начался политически процесс, приведший народ к катастрофе. А чего стоил конфликт в Пригородном районе Осетии между осетинами и ингушами.
А Дагестан, который по учебникам политологии, вроде, первым должен был опрокинуться в межнациональную свалку, развалиться и заодно перессорить между собой все соседние народы, проявил стойкость.
Институты власти, созданные тогда дагестанцами, были механизмом, рожденным традиционным политическим этосом наших народов, возродившимся в условиях политического вакуума и хаоса. Они были какими-то очень не похожими на то, что мы можем прочитать в политических букварях. Они вызывали недоумение.
Между тем, дагестанцы тогда вслепую выработали политический механизм демократического устройства, который в социологии к тому времени уже получил название «consociational democracy». Правильней всего перевести это понятие как «сообщностная демократия», поскольку в российском дискурсе «общностью» называют, прежде всего, «этническую общность». Но у нас его чаще всего переводят как «согласительная демократия». Это отличная от классического образца буржуазной демократии модель политических институтов в многосоставном (полиэтническом) обществе, когда именно эти традиционные общности, желающие сохранять свои особенности, получают политическое представительство в институтах власти. Причем это представительство обеспечивает такой же политический плюрализм, какой в стандартных «национальных» государствах выполняют политические партии.
Многие выдающиеся современные политологи исследовали этот феномен и находили его очень перспективным и чрезвычайно эффективным в обеспечении демократических свобод и прав личности. Между прочим, в Дагестане до сих пор существует свобода слова, которая не снилась в большинстве регионов России. В Дагестане до сих пор пробивают себе дорогу подлинные институты гражданского общества, о которых даже не помышляют в таких «цивилизованных» местах России, как станица Кущевская и прочее, прочее, прочее. Все это результат «consociational democracy», сложившейся у нас стихийно, вне высоколобых учений.
Поэтому я сторонник процедур «этнического паритета» в институтах власти нашей республики. Кто разглагольствует о том, что выбирать надо не по национальности, а по способностям, тот лукавит. У всех дагестанских народов, даже самых маленьких, сейчас есть достаточно достойных люди, способных занять весь Олимп политической власти в республике. Надо просто понимать, что политический этос (этические предпочтения) дагестанца требуют социальной легитимации органов власти, а в природе этой легитимации большое место у нас – дагестанцев занимает справедливое национальное представительство.
ФЛНКА