Психология вольности II
Как этнопсихология горцев Дагестана влияла на феодализм и внешнюю политику
Но не везде они прижились. Часть обществ при разных обстоятельствах
переходило от монархического строя к республиканскому совету старейшин. Такое
переформатирование в некоторой степени шло на пользу, ведь, как было отмечено в
предыдущей части, для северных лезгин Самурской долины и рутульцев это отменило
основные причины вражды между ахтынцами, алтыпаринцами, докузпаринцами и рутульскими
джамаатами.
Иногда такие вольные общества совершенствовались, создавая конституцию с
распределёнными должностями для управления государством (яркий тому пример —
Андалальское общество).
Но в горах Дагестана претерпевали изменения не только вольные общества,
но и монархические государства.
Имея изначально централизованно-иерархическую вертикаль власти, в которой
правитель мог смело говорить «закон и государство — это я», а порой и с
феодальной раздробленностью, под давлением менталитета, этнопсихологии горцев,
в течение нескольких веков общество вело себя всё более независимо от воли
монарха (бека, уцмия, майсума и т.д.), а их авторитет перестал быть абсолютным.
Оговорюсь, что в разных владениях данные процессы происходили в разные периоды.
Особенности дагестанского феодализма
Жителей монархических владений Дагестана нельзя было назвать «холопами»
в классическом понимании этого слова. Более того, показательно, что не только в
вольных обществах, но и в бекствах, майсумствах, уцмийствах и т.д. население
называлось узденями, что в переводе переводилось у горцев как «свободный», тем
самым подчёркивая некрепостной статус.
Социальный слой владений в Дагестане тем и выделялся в сравнении с
монархо-феодальными государствами Европы, что правитель не был полновластным не
только из-за феодальной раздробленности, но и по причине своевольного нрава
горцев, а произвол власти натыкался на мстительный нрав своих подданных (как
пример — предание какинцев о Какинском бекстве и восстание в Табасаранском
Майсумстве в 1631-м г.)
Примечательно и то, что у монархов не было взято за правило управлять
общинами напрямую, через наместников (феодалов). Нередко представителями власти
в сёлах являлись не наместник правителя, а местный совет старейшин и/или кадий,
которых избирали старейшины тухумов.
Само собой, такой подход к управлению не укрощал, а только подчёркивал
вольный нрав горцев, с которым правителям приходилось считаться, и не только
местным правителям, но и крупным державам.
Например, о табасаранских владениях писал посланец Петра I дворянин Андриан Лопухин в 1718 г.: «недалеко от Дербента есть провинция, которая значится как шаховые подданные, только мало ево слушают, управителя имеют у себя из своего тутошнева народу, называется кадимаксим (кадий и майсум — прим. ред.), и живут смирно, ни с кем не бранятся, их никто не смеет тронуть, потому что люд все военной и многонародной и деревни их в местах крепких».
Народная поддержка значила большую роль в деятельности дагестанских
владетелей. Лишь имея широкую поддержку масс, правители могли организовывать
масштабные (по кавказским меркам) походы, правители в глазах горцев были
легитимны ровно до тех пор, пока их внутренняя и внешняя политика была
приемлемой для их подданных, и чем меньше владетели имели авторитет, тем менее
управляемым становился их собственный народ.
В качестве примера примечательны Тарковское шамхальство и Эндирей в годы
Кавказской войны.
Почти с самого начала к национально-освободительной борьбе Мансура примкнули и
представители феодальной элиты кумыков, это показывает насколько формальной к тому времени была власть биев и шамхалов и к слову о важной роли «легитимности» правителя в глазах собственного народа — кумыкские крестьяне следовали именно за «оппозиционной» аристократией, не желавшей мириться с российским господством.
Окоченский татарин (мурза) Вали Килякаев докладывал сведения о вереницах
добровольцев из Казанища, Кумторкалы, Эрпели, Карабудахкента,
Каякента, Губдена, Усемикента и других сёл. В документах той эпохи упоминаются даже добровольцы из Шеки,
Кубы и других мест Ширвана.
На возмущение по поводу нахождения
подданных в войске Мансура шамхал Тарковский ответил, что, несмотря на все его старания запретить им это, они уходят
к имаму «тайным образом». Несмотря на то, что верхушка Эндирея и Тарки была
лояльна России, кумыки приняли участие в освободительном движении горцев, среди
основной движущей силой восстания Мансура в регионе являлось узденство.
Важно отметить, что сословное деление у кумыков было более сложным, чем
это было у горцев Дагестана. Так, например, для кумыков уздень не был аналогом
горского узденя — свободного рядового жителя горного общества. Кумыкский уздень
являлся дворянином, землевладельцем (т.е. средний класс по тем временам).
В чём причина популярности построения теократического государства именно
у этого класса, пусть и средних, часто мелких, но всё же собственников? — Эта
психология не совсем мне понятна (оставлю попытку дать ответ читателю самому),
но тут проявляется сходство с европейским опытом религиозных войн, где мы
обнаружим, что опорой Католической лиги во Франции являлись представители
средних слоёв городской буржуазии, аналогичным образом в Англии в XVII веке
наиболее широкую поддержку пуританство получило в среднем классе,
сформировавшем партию индепендентов.
Рабы среди свободных
Конечно, в Дагестане был и класс рабов, крепостных, но они были сравнительно
малочисленными. Отличительной чертой крепостничества и рабства Дагестана от
Европы было в том, что рабы имели иноземное происхождение. Основной их приток
был от походов на Грузию и армянские земли, основными центрами работорговли в
Дагестане были Эндирей и Дербент.
Другая интересная деталь состояла в том, что рабовладельцем мог быть
любой житель (уздень) горских обществ, а не только аристократия, что тоже
отличало феодальную Европу от Дагестана. Были и такие прецеденты, что когда в
статус рабов переводили свободных, и такие прецеденты часто бывали из-за
военных конфликтов, но шариатский запрет на обращение в рабство мусульман и
менталитет дагестанцев не позволил превратить в обыденность рабство себе
подобных.
Вот что об этом писал С.М. Броневский:
«Грузины, армяне, мингрелы составляют
большее число сих пленников. Однако бывают между ними магометане и горские жители, захватываемые по случаю междоусобных распрей в барамту (обычай захвата скота или имущества обидчика до возмещения убытка. – Авт.) или продаваемые родителями от бедности».
В рапорте князю Цицианову от 25 июня 1805 г. ген.-майор Дельпоцо
отмечает: «Дагестанцы, кумыки, чеченцы, тагаурцы, дигорцы, ингуши и прочие
другие горские народы, пленив наших русских, грузин и прочих христиан и
нехристиан, продают кабардинцам и сами похищают оных чрез Каменной мост,
отвозят в турецкий город Анапу для продажи туркам, а оттоль и далее в
Константинополь. Таковых пленников ежегодно провозится туда немалое количеств.»
Таким же центром работорговли было и аварское село Джар.
Джаро-Белоканское общество было главным отправным пунктов дагестанцев для
походов на Грузию, не говоря уже об истории народа ингилойцев и их статуса в
аваро-цахурских Джаро-Белоканах.
Единоначалие как преимущество
В устройстве вольных обществ были свои преимущества перед своими
земляками, продолжавшими жить при своих правителях — не было даже
гипотетической возможности тирании правителя над местным народом, непосильных
податей, вовлечения во внешние конфликты, которые не нужны народу.
Но исторически у дагестанских правителей было и преимущество перед
вольными обществами. Преимуществом гос. устройства при единоначалии было то,
что они могли выработать доктрину во внешней политике, создавать ясные
завоевательные, объединительные, освободительные цели.
Так, например, Умма-хан Аварский смог объединить аварцев и родственных
им народов под своим началом, хотя примечательно, что объединение аварского
народа не приводило к жёсткой централизации, покорившиеся аваро-андо-цезские
вольные общества оставались при внутреннем самоуправлении.
Имея авторитет в народе, Умма-хан мог собирать крупное войско для
походов на Грузию и ханства Ширвана и Карабаха. Цахурская династия правителей,
проводя искусную политику, маневрируя между османами и сефевидами, смогла
объединить цахурский народ по обе стороны Кавказского хребта.
Для лезгин же показателен пример с Хаджи-Давудом. Как я отмечал ранее,
отличительной чертой южных лезгин было в том, что они непрерывно жили в составе
монархо-феодальных стран и потому, возможно, неслучайно, что именно среди них
проявился выдающийся лидер религиозно-национального освободительного движения
Ширвана.
Примечательно, что первоначальной слабостью ширванского восстания было
то, что у повстанцев не было общего лидера, и именно после возвышения
Хаджи-Давуда инициатива перешла в руки восставших лезгин и других дагестанцев
Ширвана. Он сформировал внешнеполитическую доктрину, согласно которой все горцы
Дагестана должны были быть союзниками друг другу, Ширван должен был быть
независим, Османский Девлет союзником, а отношение к шиитскому Ирану становилось
бескомпромиссно враждебным.
Имея единого правителя,
заработавшего авторитет в народе, к лезгинам Ширвана пришли на помощь лезгины по
ту сторону Самура, а дагестанские владетели, несмотря на указание сефевидского
шаха, не только не подавили восстание, но и оказали помощь Хаджи-Давуду после
его уговоров. Оставшаяся лояльным шаху иранская Грузия получила разорительные
походы, как возмездие за военную помощь Ирану.
Также Хаджи-Давуд был и одним из первых дагестанских правителей, который
возмутился экспансией России на восточном Кавказе, что и не понравилось в
последствии османам ( из-Константинопольского договора с Россией в 1724-м г.). Но
во внешней политике минусом монархических обществ Дагестана было то, что имея
правителя, проще было подкупить и добиться хотя бы формального подданства
такого владения, но в силу внутреннего устройства, это приводило к смуте и
конфликту монархов с собственным народом из-за антинациональной внешней
политики.
И если Хаджи-Давуд стал народным правителем лишь для лезгин, то в
Дагестане есть другие исторические фигуры, явившихся продуктом конфликта народа
с купленными правителями — это правители Имамата Гази-Мухаммад и Шамиль. Это
были не просто бунтари, за которыми следовали желавшие поживиться награбленным
имуществом ханов и беков крестьяне, а люди ислама и горского духа к свободе.
Успех Имамата был во многом заслугой того, что у свободолюбивых чеченцев
и дагестанцев был общий правитель, который мог проводить единую политику
восставших, также как и рутульцы смогли единогласно поддержать Имамат, так как
ими руководил монархический правитель Агабек Рутульский.
Подводя итог, надеюсь, читатель сделает правильный вывод, что наше
вольное и феодально-монархическое прошлое нельзя делить на белую и чёрную
полосу, и то и другое как в теории, так и на практике давало преимущества и
уязвимости.
Многое зависит от внутренней и внешней политики прошлых правителей,
чтобы делать вывод их положительной или отрицательной роли, и мы не должны
доводить трактовку истории до оголтелой апологетики вольничества.
Власть беков и ханов не должна восприниматься нами абсолютным злом,
потому что именно имея единого правителя, у народа могла создаваться предтеча
того, что сегодня мы называем «национальной идеей», что имело место в
дагестанской истории. Это также и то, что формировали Хаджи-Давуд Мюшкюрский
при антисефевидском восстании и Мухаммад Ярагский, поддержавший Имамат.
Очевидно, что среди героев нашей истории гораздо больше единоличных правителей, нежели предводителей республиканских джамаатов. Среди них такие имена, как Мансур, Солтан-Мут Эндирейский, Умма-хан IV Аварский, Али-Султан II Цахурский, Хаджи-Давуд Мюшкюрский, Сурхай-ханы ибн Гарай-бек и Кун-Буттай Казикумухские и имам Шамиль. И именно вольный нрав наших предков позволял им добиваться и сохранять свою личную свободу под властью правителей и свою честь перед завоевателями.
ФЛНКА
Советуем Вам зарегистрироваться, чтобы быть полноправным юзером нашего сайта.
Возможно Вам будут интересны:
Вернуть имена из лезгинской истории
Отказ от выборов глав республик на Кавказе тормозит развитие народов региона