Федеральная лезгинская
национально-культурная автономия

Глеб Павловский о Кавказе и национальной идеологии России

В России политологи федерального уровня обычно мало внимания уделяют проблемам Кавказа. Но это не значит, что у них нет своего мнения по ключевым вопросам развития этого региона. Просто Кавказ, несмотря на всю свою проблемность, в сознании и работе политологов находится где-то на отдаленной периферии.

Но, тем не менее, кавказцам очень интересна их позиция по отношению к проблемам региона, чтобы понять, в каком свете они представляют Кавказ. Сегодня на наши вопросы отвечает Глеб Павловский, президент Фонда эффективной политики, долгое время являвшийся советником в Администрации Президента и самым близким к Кремлю политтехнологом.

– Сегодня в республиках Северного Кавказа сохраняется достаточно нестабильная ситуация. В чем, на Ваш взгляд, основная причина тех проблем, с которыми сталкивается Москва на Кавказе?

– На Кавказе всегда было и будет нестабильно, кроме как при двух случаях. Первый, когда весь Кавказ входит в состав одного государства. Или, если это не так, то в том случае, когда кавказские республики входят в ограниченное число систем безопасности, но никак не больше двух. Причем эти системы безопасности должны быть достаточно тесно притерты друг к другу. Между ними должны быть выстроены доверительные отношения и они не должны играть друг против друга.

Сегодня же на Кавказе исчез советский фактор вхождения всего региона в состав одного государства. Но и не появилось новых партнерских систем безопасности. Во многом по причине того, что Кавказ был единственным местом, за исключением Приднестровья, где распад Советского союза проходил по балканскому сценарию.

Большое количество войн высокой интенсивности на очень маленькой территории предельно дестабилизировало Кавказ. Не говоря уже о войне в Чечне, которая надолго нарушила сложившиеся отношения на Кавказе. Все народы и общества региона оказались втянуты в эту ситуацию, что исключило появление новой системы безопасности региона.

В разное время и предлагались разные проекты, как например, Кавказский Дом или Кавказское сообщество, предложенное турками. Ничего из этого не получилось, потому что в дело вмешались американцы, которые повели игру в стиле 19 века, не столько создавая собственную зону влияния, сколько разрушая российскую, иранскую, а со временем и турецкую.

Это полностью запутало всю геополитику Кавказа. Европа, которая сама, собственно, только складывается, не может сделать Кавказу интересного предложения. Хочет, но не может. Инициатива Саркози – это первая, по сути, попытка. Россия тоже, собственно говоря, выстраивает некий новый ансамбль на Кавказе.

Ведь, по сути, вплоть до 2006 года включительно вся российская политика на Кавказе была подчинена одной задаче – завершению войны в Чечне. Эта задача полностью довлела над всеми остальными задачами, которые приходилось откладывать на потом. Безусловно, существует инерция военного времени, которая с последней грузино-осетинской войной только оживилась и получила дополнительную подпитку.

И эта инерция, конечно, мешает выстраиванию политики на Кавказе. Но этой проблемой нужно заниматься. Ее разрешение – одна из наиболее приоритетных задач, поскольку концепции кавказской политики нет. Существует только концепция замирения Чечни после войны. В Ингушетии ситуация, как раз, является заложницей прошлой политики, прошлых приоритетов.

Это произошло потому, что политический режим в Ингушетии был полностью подчинен одной задаче – не допустить ее вовлечения в войну в Чечне. Поэтому этот режим оказался не очень эффективным в мирное время и откровенно слабым. Но это не говорит о том, что ингушская оппозиция является реальной альтернативной силой. Она является неприемлемой ни по идеологии, ни по целям.

Что касается Дагестана, то он всегда был и будет очень хрупкой структурой, которая зависит от среды вокруг. Чтобы Дагестан был спокоен, среда должна быть исключительно мирной. Это все неизбежные условия кавказской стабильности. Не надо впадать в панику, надо быть готовым к тому, что эта проблема, так или иначе будет существовать всегда.По крайней мере, вплоть до построения новой системы безопасности Кавказа, вмонтированной в систему международной безопасности.

– Сегодня в российской чиновничьей среде сложилось довольно странное отношение к Кавказу. Нельзя сказать, что полностью враждебное, но близкое к паразитарному. Чем является, на Ваш взгляд, Кавказ для современного российского чиновника?

– Кавказ – провал модели, которая доказала успешность построения вертикали власти всюду, от Москвы до Тувы, но только не здесь! Так бывает с любой концепцией власти – охватив почти все, она не справляется с одной-единственной деталью. И в этой маргиналии вдруг проступают знаки конца.

На деле вертикаль обрывалась на пороге региона, а там ее имитировали местными силами, убедительно и без явных конфликтов с центром. Мы покупали не преданность, а знаки преданности, не управляемость, а ее наружные признаки. И схема сработала! К середине нулевых все включились в игру под названием «вертикаль власти».

Аналогичную схему центр использовал на Кавказе, но здесь она не сработала. Местные субъекты власти оказались многочисленны. Все требовали финансовых преференций, а при неудовлетворенности кого-то убивали или взрывали.

Использование террористов кавказскими «президентами» перешло в их коммерческое партнерство, и кавказские бюджеты стали экспоненциально расти. Возник большой мировой бизнес под названием «бюджет российского Кавказа».

Бюджет у нас является бизнесом. А Кавказ – это очень крупный бизнес. Он финансово однотипен дотационному региону, но, при этом, представляет собой пузырь. То есть сопровождается ажиотажным спросом и готов поглотить сколько угодно денег.

Особенно, если получит возможность выхода на мировые финансовые рынки. И вот, мы уже совсем близко к этому. Опасный Кавказ превратился в спекуляцию столь привлекательную, что в ней спешат поучаствовать и западные инвесторы.

– Несмотря на смену президентов России, страна сохранила преемственность политического курса. Существует ли некая общая идеология, некая национальная идея, которая явилась и является неким идеологическим стержнем политической системы России при Путине и Медведеве?

– Долгие годы руководители России отрицали интерес к тому, что называют национальной идеей. Национальная идея – это не реальное мировоззрение народа, а некая продукция малых групп интеллектуалов, которые, так или иначе, пытаются ее навязать и предложить бюрократии. Или что еще хуже, навязать ее с помощью бюрократии народу. Что вряд ли может быть успешным. Поэтому и Путин, и Медведев скептически относились к попытке изобрести национальную идею.Эта идея фактически формируется и складывается вместе с гражданской нацией, формируется определенное мировоззрение нации, какой-то общественный консенсус.

Но он еще не вполне выявлен. Пока можно сказать, что у нас не до конца оценивают, что сама Россия сегодня является идеей. Причем новой идеей.Идеи России, да и самой России еще в конце СССР не было. Она была, строго говоря, географическим понятием.

Сама идея того, что внутри Советского Союза должно быть сформировано государство, и именно, государство Россия – это до конца 80-х годов не было вообще даже политическим проектом. Причем даже в оппозиционных кругах. То есть это было абсолютно новой идеей. И само появление новой нации – это очень смелый и интересный проект, который в начале 90-х считался абсолютно бесперспективным. Особенно за границами России.

Сама эта идея только с Путиным приобрела какую-то прочность.Поэтому сегодня создать Россию, обустроить Россию и жить в России является базовой национальной идеей. Почвой для любого другого мировоззрения. Пока накладывается этот грунт. Ведь только несколько лет назад мы, как общество, согласились с этой концепцией.

Не надо забывать, что до 2000 года наше общественное мнение было расколото даже по вопросу о том, в каком обществе мы живем, в каком обществе мы должны жить. Почти половина населения хотела жить в СССР, и считала, что они живут в каком-то обломке Советского Союза. То, что за эти 10 лет произошло срастание россиян в единую нацию – это еще и идеологический процесс. Я думаю, что процесс на этом не остановится.

Интервью подготовила Альбина Курбанова

Корреспондентский корпус ФЛНКА